В политике я с весны 1989 года. Меня не устраивали ни Горбачев, ни Ельцин, и было понятно, что страна идет в пропасть. Капиталистическое строительство обильно маскировалось наглой ложью, что все заводы станут частными, но при этом каждый получит много акций, будет жить на доходы от них, цены останутся на прежнем уровне, а образование и медицина останутся доступными.
Про события 1989-1992 годов попробую рассказать как-нибудь в следующий раз. А пока про 93-й.
Год был очень тяжелым. Олигархи, «красные директора» и чиновники создавали миллиардные состояния на фоне тотального обнищания страны. В Москве шли бесконечные демонстрации. Стянутые со всей страны омоновцы нападали на протестующих и безжалостно их избивали. То, что было в современной истории 6 мая, тогда растянулось более чем на полгода. Демонстранты отвечали вполне симметрично.
В сентябре кризис достиг высшей точки и Ельцин своим указом распустил Верховный Совет. Но Верховный Совет не распустился. К зданию были подтянуты внутренние войска и ОМОН. Площадь Свободной России была обнесена спиралями Бруно — колючей проволокой, проще говоря.
В тот период я активно работал в Объединенном фронте трудящихся России и даже был избран сопредседателем нашего объединения. В обычной жизни я учился на 4-м курсе пединститута по специальности «история». События в Москве подвигли меня взять билет на плацкарту и поехать в столицу, где я провел неделю. Сразу поясню, что ни Хасбулатов, ни Руцкой никакого энтузиазма у меня не вызывали, а присутствие баркашовцев я вообще считал подрывающим шансы на успех. Но выбор был не между Хасбулатовым и Ельциным, а между парламентской республикой и президентской.
Центр города оказался оцеплен. Пройти к Верховному Совету не представлялось возможным. Зато вокруг бушевала активная жизнь. Как протестная, так и обычная гражданская.
2 октября на Смоленской площади, у здания МИД, был намечен митинг. Разумеется, он был запрещен. И, разумеется, я туда пошел. Практически сразу митинг атаковали омоновцы. Озверевшие боевики избивали всех, кто оказался на периферии. Особенно досталось инвалиду, которого повалили на асфальт и добивали уже ногами.
Но ОМОНу не повезло. Рядом оказалась трибуна, смонтированная под какое-то очередное лужковское празднование. Большая трибуна, фактически, площадка. Ее молниеносно разобрали на арматуру, которую люди использовали по назначению. Нападавшие побежали, теряя каски и дубинки. Вслед им обрушился град камней. Тогда с этим проблем не было — район МИДа представлял собой сплошную стройплощадку. Я тоже не остался в стороне.
Нас было тысяч десять. Началось строительство баррикад. Мы разбирали соседние строительные заборы, и приносили всякий хлам, который можно было собрать в окрестностях. Три ряда баррикад были построены в сторону Нового Арбата, и два — в противоположную. ОМОН выстроился в шеренги, закрывшись щитами. Женщины и девушки делегациями и в одиночку ходили их агитировать. Между нами и «милицией» оказалась нейтральная полоса шириной метров семьдесят. И мы, и омоновцы ходили туда согреться горячим кофе и чаем.
К вечеру число людей на площади резко возросло. Особенно прибавилось молодежи. Время было прохладное и люди стали разводить костры. Стоявшая на крыше брошенного фургона молодежь размахивала красными и бело-черно-красными флагами. Обстановка была самая революционная.
Однако когда стало темнеть, возник вопрос эвакуации. На ночь, явно, остались бы немногие, и противник мог этим воспользоваться. Игорь Маляров и Борис Гунько провели успешные переговоры, позволившие организованно покинуть баррикады без задержаний.
На следующее утро, 3 октября, был намечен митинг на Октябрьской площади (ныне Калужская). Площадь у памятника Ленину быстро наполнялась людьми. Акция была разрешена Моссоветом, но у силовиков имелось свое представление о разрешениях. Я сам находился около метро, поэтому первых столкновений не видел. Но раздалось много криков «ура», масса людей всколыхнулась и двинулась в сторону Крымского вала. В воздухе стоял сладковатый запах «Черемухи» — популярного тогда слезоточивого газа. В Москве-реке плавали омоновские каски и щиты. Часть амуниции была противником утрачена и в качестве трофея использовалась восставшими. Были раненные. Один мужчина попал под милицейский автобус и лежал в луже крови с открытыми переломами бедровых костей.
Несколько автобусов с милицией не смогли уехать. В них сидели перепуганные омоновцы и солдаты внутренних войск. Огромная людская река обтекала эти автобусы. Никаких избиений и расправ не наблюдалось и близко. Кто-то пытался разбить окно в торговом киоске, но его немедленно остановили.
Мы шли мимо Смоленской площади. Следы вчерашних баррикад оказались уже стерты. Зато было понятно, где пытались ставить очередные омоновские цепи — на этих участках маршрута еще чувствовался запах слезоточивого газа и лежало особенно много камней.
Ближе к зданию Верховного Совета я оказался в самом начале колонны. Здесь нас неожиданно обстреляли из здания мэрии Москвы — того самого, в виде раскрытой книги. Пришлось срочно залечь за бруствер, который мы нашли в бетонных строительных блоках. Стрельба быстро закончилась, и мы быстро преодолели оставшиеся сто метров до баррикад Белого дома. Здесь царила невообразимая атмосфера праздника и победы. Люди обнимались. Всюду были видны улыбки. Десятки, если не сотни, тысяч людей были охвачены невероятным воодушевлением.
На моих глазах на сторону восставших перешла рота внутренних войск во главе с офицерами. После очередной попытки обстрела из здания мэрии туда был отправлен отряд добровольцев, который без всякой крови овладел высоткой. Ельцинских чиновников, отдававших приказ стрелять по людям, при этом помяли.
А дальше стало понятно, что никакого плана нет. Выступивший с балкона Александр Руцкой призвал к штурму Останкино. Телохранитель прикрывал его бронежилетом. Я тоже отправился к Останкино. Мы выдвинулись на захваченных у ОМОНа и ВВ грузовиках. Мое отделение прикрывало арьергард — район у пруда, что расположен рядом с техническим центром. На десять человек имелся один щит, один автомат и пара дубинок. При первом шуме техники двое мужчин сбежали, но, убедившись, что едет вовсе не бронетехника, со смущенными лицами вернулись назад.
Через какое-то время над комплексом зданий Останкино началась канонада. Мой товарищ, рабочий Павел Анищенко, который оказался в гуще событий, рассказывал, как людей расстреливали, словно в тире. Раненных добивали, и любой, рисковавший их подобрать, мог погибнуть сам.
Шло время. Какая-либо координация отсутствовала. Мы отошли к церкви, что находится за прудом. Командир отряда принял решение вооружаться. Мы на грузовике поехали искать оружейный магазин. Какой-нибудь. Местонахождение магазина никто не знал. Поэтому покружившись немного по центру города, отряд вернулся к Белому дому. И к лучшему — в магазине наверняка сработала бы сигнализация, а вступать в столкновение было не с чем. В паре подобных эпизодов командиры отрядов договаривались с другой стороной, но это было делом случая.
В Белом доме все было преисполнено разговорами про расстрел у Останкино. Наступила ночь. Было холодно, а я вдобавок оказался одет очень легко. В горячем питании нужды не имелось, все на адреналине, но без горячего чая было плохо. Вновь началось распределение добровольцев. Мне досталась баррикада под мостом через Москва-реку. Из всего оснащения присутствовало только пять импровизированных бутылок с коктейлем Молотова. Никаких гарантий, что при применении они могли сработать, не имелось.
Я считал, что штурм здания будет логичен ночью. Ночью его не было. Зато я окончательно заболел, и утром решил пойти в общежитие, где я остановился, и согреться кофе. Навстречу мне со стороны метро шли омоновцы, ни никаких попыток задержания не произошло.
Зато в десять утра, когда я поехал обратно к Белому дому, здание уже горело. На мосту стояли танки и расстреливали здание в упор. Баррикада, где я стоял, была раздавлена, а по ее окраинам виднелись кровавые пятна. Всю дорогу я встречал стихийные митинги, естественно, останавливаясь и участвуя в них. А здесь я просто стал скандировать «Ельцин — фашист». Несколько человек ко мне присоединились. Но на мосту стояли не только наши. Здесь были и сторонники Ельцина. Буквально через минуту меня схватили и какой-то субъект, размахивая ножом перед моим лицом, заявил, что вырежет мне глаз. Впрочем, дальше слов дело не пошло.
Возвращаться от Белого дома было сложнее, чем выдвигаться к нему. Все дороги и переулки были перекрыты патрулями, по делу и не делу задерживавшими людей. В одной подворотне был остановлен и я. «Что у Вас у сумке? — спросил офицер. — Граната, — ответил я». В сумке действительно была красная шаровидная гранатина, что подарил мне накануне один товарищ. Плод был изъят в пользу победителей, а я беспрепятственно ушел дальше.
Автор: Олег Шеин
Источник: http://oleg-shein.livejournal.com/889716.html