Чем дальше отходят во времени те дни сентября—октября 1993 года, тем больше наслаивается на эмоциональное и осознаваемое восприятие того времени всевозможные последующие оценки и мнения. Мне бы хотелось описать их так, как они воспринимались и виделись мною тогда, в те дни…
Указ Президента от 21 сентября 1993 года мы «проспали». Перестав воспринимать информацию с ее тенденциозно однозначной подачей, оценкой и комментариями (в большинстве глупых) журналистов, явно сторонников команды Президента или откровенно работающих на него, мы, практически, перестали слушать и смотреть новости. Поэтому обо всем узнали только на следующий день. Тут же в голове промелькнули мысли о том, что все эти «демократы», все эти последние годы столько вопили о незаконном роспуске большевиками Думы, а теперь… Как это называть? Вспомнились некоторые читаемые иногда в оппозиционных газетах мысли о стремлении Президента к диктатуре, которые как-то внутренне не воспринимались.
Так что же? К этому идет? Ведь если это не так, то почему так мало времени на предвыборную кампанию? Чтобы никто не сумел опомниться и разобраться? Вопросы, вопросы, вопросы…
В общем, пришло какое-то состояние раздражения. Кто такой этот Президент? Кто из нас давал ему право распускать нами избранную власть и за нас решать, когда и как ее переизбирать? И почему это он распустил Верховный Совет? Ведь точно так же можно уволить и его. В конце концов, он лишь такое же избранное лицо.
А что же в это время происходит в жизни? На глазах исчезают, разрушаются целые научные направления, являвшиеся когда-то ведущими в мире, хиреют и разрушаются институты, в упадок приходят различные производства. Слово «конверсия» на деле было пустым звуком. Сословие умов доводилось до крайней нищеты. Постоянно я искала для себя в «этой жизни» тенденции, которые показали бы процесс какого-либо прогресса. Хорошо, вы развалили «оборонку» (хотя это не может быть «хорошо» по определению), но куда вложены те деньги, что шли на нее? В какую другую отрасль? Чтобы, даже подтянув пояса, мы увидели, что идет процесс перераспределения вложений и подъема, ну хоть в чем-нибудь?! Для страны, конечно, а не для жлобов.
Через два года после августа 1991 года, всем, кто хотя бы немного мыслил, кто не пристроился воровать (что стали называть бизнесом) или на «теплые» чиновничьи места, стало ясно, что идет небывалый грабеж страны, развал ее экономики, геноцид ее народа.
Я пишу об этом, чтобы была понятна моя позиция. К этому моменту я не состояла ни в каких партиях и мое бывшее, как это принято сейчас говорить, коммунистическое прошлое члена КПСС не довлело надо мной. А вернее довлело, но не больше, чем на любого нормального советского человека, воспитанного и воспринявшего патриотизм и боль за интересы страны, как жизненное мировоззрение.
Первый раз мы с мужем пришли туда вечером 25 сентября, когда вышли из Киноцентра на Красной Пресне и увидели, что проходы к зданию Верховного Совета оцеплены рядами милиции, которая не пропускала туда людей, желающих пройти. Люди, которые до этого несколько дней подряд спокойно проходили по улицам к Дому Советов туда и обратно не могли понять почему их не пускают? Шедших с митинга (их выпускали), расспрашивали: «Что там?» — «Идет митинг». Прошел слух, что можно обойти милицию, пройдя дальше по улице Заморенова в сторону метро «ул. 1905 года». Пошли вместе с другими. Напротив всех проходов стояла милиция, ощущалось состояние сильной напряженности, но все и люди и милиция держатся внешне спокойно. Пройдя два или три дома и, обогнув последний, дворами выходим к Дому Советов. Народ идет спокойно, в основном тихо разговаривают. Вдруг откуда-то сбоку со двора, где проход был перекрыт милицией, появился какой-то человек: полноватый, белобрысый, одет в клетчатую куртку. Он шел и громко ругался на милицию, сообщал всем, что он сейчас «прорвался, а они (имеется в виду милиция) ударили его дубинкой». Идем дворами, этот человек оказался на шаг впереди, справа у дома стоят милиционеры, спокойно разговаривают с людьми в штатском. Этот человек начинает задираться с милицией, его отваживают, и в первую очередь это люди в штатском (потом я поняла из разговоров, что это были люди из числа сторонников Верховного Совета). Мужик идет дальше громко, явно на публику, ругается, выкрикивает угрозы. Идущие рядом люди, особенно женщины, увещевают его. Смотрю на все происходящее глазами, впитывающими все вокруг, поэтому в поведении человека видится некоторая наигранность. Произношу вслух, так чтобы ему было слышно, что вероятнее всего этот человек провокатор. Мужчина затихает и через минуту исчезает из этого места потока идущих людей. Так кто же он?
Проходим весьма символическую по существу баррикаду, вступаем на площадь перед Домом Советов. Группами стоят люди, некоторые с флагами. Парень держит белый Андреевский флаг с голубым перекрестием. Спрашиваю, что означает морской флаг в этой обстановке. Отвечает неохотно, что это партия Возрождения. Чувствую, что разговаривать не очень хочет, может быть уже устал. Небольшими группами стоят представители различных партий и движений: Российская коммунистическая, КПСС, верующие идут с иконами и пением, масса представителей разных движений, в которых трудно разобраться. Монархисты, Черная Сотня, зеленые, даже не помню всех названий. Пестрота удивляет и одновременно восхищает! 
Люди откинув какие-то свои разногласия и предрассудки сошлись здесь! На площади еще достаточно свободно, трудно оценить количество людей, может всего несколько тысяч, а может десятки. Знакомимся с документами, выпущенными за это время Верховным Советом. Около здания актив Трудовой России собирает приносимые людьми продукты, вещи, тут же кормят тех, кто дежурит. Видна скудость средств, вещей, да и народ вокруг явно не пользуется магазинами типа Le Monti и т. п. Посмотрели витрины, в которых выставлены всевозможные шаржи, карикатуры, стихи, призывы, обращения. Некоторые очень злые, есть просто смешные и остроумные. Запомнился крупный портрет Б.Ельцина, причесанного под Гитлера и с тремя шестерками на лбу.
Начинается митинг, все говорят о защите Конституции, законной власти, необходимости прекращения развала страны, ее экономики. Выступают представители из регионов с поддержкой Верховного Совета. Руцкой с патриотической речью. В голове возникает вопрос: «Есть ли в руках Верховного Совета какая-либо реальная власть и почему не видно, чтобы она проявлялась?»
После окончания митинга люди собирались кучками, что-то обсуждали, кого-то слушали. Со стороны Красной Пресни пришла группа людей, они шли скандируя лозунги. Их было немного. Оказалось, что это депутат Уражцев и Анпилов, которые прошли по улицам Москвы. Они рассказали, что милиция их не трогала, наоборот некоторые оказали содействие, соответственно временно перестроив движение. Призвали не поддаваться на различные провокации, которые могут прозвучать на площади от каких-либо лиц. Доверять в этих случаях только депутатам или их известным представителям. Рассказали, что милиция, стоящая в оцеплении, на самом деле солдаты дивизии Дзержинского, они молоды, насторожены. Просили отнестись к ним с пониманием, сказали, что по-видимому умышленно солдат плохо, нерегулярно кормят, чтобы злее были. Поэтому защитникам Дома Советов приходится их подкармливать из своего скудного запаса.
Обратно домой выходили там, где не было прохода к Дому. Встречным объясняли как мы проходили к Дому. Шли молча в какой-то задумчивости, потом одновременно повернулись друг к другу и сказали одно и то же, что какое-то хорошее, омывающее, очищающее биополе единого порыва людей действует на площади Дома Советов. В душе шевельнулась волна надежды на лучшие дни для страны.
Вспомнился разговор с какой-то незнакомой женщиной у метро «Баррикадная», когда я шла домой, а она шла от Белого Дома, как его еще называют теперь. Мы обсудили очень многое в этой «новой жизни». Запомнилось ее сравнение этого «нового» с тем, что как будто в твой дом пришли чужие люди и теперь хозяйничают в нем. Рассказывала об этих бескорыстных защитниках, обливаемых грязью официальной прессой, что они очень похожи на ополченцев 1941 года. Просто одетые, молчаливые. Рядом с пожилыми много очень молодых, совсем юных людей. Только что мы увидели, что это именно так. Она надеялась, она верила, что вот-вот это противостояние закончится победой закона. Мои ощущения были иными, хотя душой я стремилась к обратному.
На следующий день в воскресенье мы пришли на площадь днем. Сразу заметили, что людей заметно прибавилось. Площадь была прямо-таки заполнена людьми. Кто они? Я смотрела на них и хотела понять. И понимала: они — это я. Большинство стоящих на площади людей — это было ясно — не принадлежали ни к каким партиям или движениям. Это были те, кто хотел возрождения страны, а не ее падения, потому именно эти идеи находили наибольший эмоциональный отклик. Выступающих было много и все они были очень разные. Зачитывались различные документы. Говорилось о поддержке армией и флотом. Но все время внутри было недоумение: если армия поддерживает, то почему это никак не проявляется? Реально и решительно, как и положено армии. У парламента нет света, нет тепла, нет радиостанции, нет возможности выйти в эфир. Настоящая блокада и осада. Какой-то бред. Начинаешь сомневаться, в какое время живешь? К вечеру мы ушли домой, а потом немного позднее вернулись, принесли то, что сочли возможным из теплой одежды, полиэтилен, продукты. Вечером людей было меньше, но все равно очень много, гораздо больше, чем в субботу. Мы ходили по площади, подошли к отряду самообороны. Парни различных возрастов с сумками с противогазами. Мы спросили у них, есть ли хоть что-то посерьезнее. Ответили, что есть, но хотелось бы, чтобы в этом не было необходимости. Однако вся эта блокада, необходимость прорываться на площадь Дома Советов настраивали на мысли о немирном настрое правительства и Президента. Рядом оказался еще какой-то человек. Завязался разговор. Тогда у меня и сформулировалось то эмоциональное состояние, которое владело мной: «Нам не нужны очередные мученики, а нужны настоящие, умелые руководители». Мы задавались вопросом: «Насколько реальные силы стоят за Верховным Советом, насколько реально простирается их власть?» Выход и проход к Дому Советов были блокированы. И хотя мальчики из дивизии Дзержинского, переодетые в милицейскую форму, были более спокойны, чем в субботу, но тем не менее для выхода через этот проход необходима была масса людей, которая «продавливала» этих «милиционеров». Зачем это? Чтобы нарастало взаимное раздражение? Другое в голову не приходило. Теперь ответ ясен. Да, именно, за этим. Это было необходимое и продуманное начало психологической подготовки к силовому решению. Нагнеталось напряжение противостояния.
Когда мы шли в районе метро «Баррикадная» было уже около десяти часов вечера. Навстречу шли в основном мужчины, те, кто шел по доброй воле на ночное дежурство к Дому Советов. Запомнились трое: два пожилых, на вид мастеровые, и с ними совсем молодой мальчик, лет шестнадцати. Одеты тепло в телогрейках, в руках сумка с термосом. Вид спокойный, серьезный и решительный. В них было что-то одновременно суровое и трогательное. И я поняла, увидела через пятьдесят лет назад: так уходили ополченцы на войну, так они выглядели. По-деловому строго, сурово, неторопливо, вернее скорее несуетливо и решительно. Да в них была решимость людей, понимавших и готовых к различному повороту событий. Все это каким-то невероятным образом передалось и ощутилось мною.
И пошли дни тревожной надежды и ужесточающегося противостояния. В понедельник вечером (после работы) я увидела живой поток людей, идущих от Дома Советов и к нему. Это напоминало проходную большого завода во время пересменки. Да так оно и было: те, кто мог, приходили днем, другие — вечером. В тот понедельник людей у Дома Советов было еще больше, чем в воскресенье. Возраст совершенно различный. Принадлежность к слоям населения тоже различная. По виду много технической интеллигенции. Запомнился один человек: полноватый молодой мужчина с выступающим животиком. Про себя назвала его специалистом, знающим себе цену. Немногословен, приехал из пригорода, чтобы посмотреть самому, как здесь обстоят дела. Я поняла, что он не очень доволен. Его мучают те же вопросы. Где реальная сила власти? Люди вокруг стояли доброжелательные и даже повеселевшие от того, что вот их так много и они единомышленники и не боятся это показать.
Все последующие дни народу прибывало, а проходить через милицейский кордон становилось все труднее. Выход тоже был ограничен. Почему-то нужно было прорываться. Милиция, которую атаковали люди вопросами, не могла объяснить, почему нужно не пускать безоружных москвичей, почему, почему, почему??? Многие молодые солдаты стояли с растерянными лицами, некоторые отгородились маской непроницаемости. В воздухе висело, на митингах говорилось, что власть пойдет на все. Но не верилось, вернее, не хотелось верить…
В четверг вечером, когда шла с работы, у метро «Баррикадная» узнала, что проход к Дому Советов перекрыт ОМОНом. Кучками стояли люди, обсуждали. Пришла домой, узнала, что муж уже ушел «туда». Побежала следом. Сердце забилось. Почувствовала, что-то будет. На всех проходах к Дому стоял ОМОН (по-моему, это были просто войска, уж слишком молоды были ребята). За высоткой, за входом в метро «Краснопресненская» по слякоти обошла почти вдоль всего оцепления, искала. Люди возмущались, требовали, некоторые негодовали. А выслушивали все это эти дети (быть может, призванные месяц назад). Боже мой, методы стравливания людей стары как мир! Дошла до Киноцентра, ОМОН стоял уже около здания, людей не пускали, ближе к оцеплению было тесно, приходилось протискиваться. Вдруг раздались резкие крики и глухие удары, толпа резко отпрянула, я чуть не упала, устояла, вместе с толпой отходила от оцепления. Увидела высокую бетонную плиту. На ней уже стояли люди. Молодой парень помог мне взобраться на нее и держал меня за плечи, чтобы я не упала, так как на ней стояло несколько человек, довольно плотно. Я видела, что сомкнутый ряд ОМОНа «выжимает» толпу на улицу, мелькали дубинки. Парни были одеты и экипированы что надо: бронежилеты, щиты, шлемы да еще дубинки в руках. У большинства людей в руках не было ничего, у некоторых сумки, дипломаты. Было темно. Большая часть людей высыпала на улицу перед зоопарком. Очень большое скопление людей. Движение по улице было застопорено. Мгновенно из подручных средств началось стихийное сооружение баррикад. Это был, вылившийся таким образом, протест против произвола, унижения, «непущения», всего нельзя. Баррикады, если это можно так назвать, были низкими. Скорее это получилась свалка из каких-то остатков строительного мусора и отходов всегда имеющегося в нашей стране в достатке (к тому же выход метро «Краснопресненская» был все еще закрыт на ремонт). Банки, ящики, прутья, доски. Народ работал споро и деловито. Какой-то парень раскачивал наполовину покореженную (видимо машинами) загородку от дороги перед входом в зоопарк. Потом он вытащил эти прутья из асфальта и несколько мужчин отнесли ее в общую кучу.
Никто не собирался драться или сопротивляться властям, но когда «баррикада» была построена, стало веселее и азартнее, и глухое раздражение от всей этой ситуации немного разрядилось. Я пошла к Садовому кольцу, там тоже уже были люди. Очень много людей. Движение было перегорожено и так же, как и перед зоопарком, началось стихийное сооружение «баррикад». Из дворов был вытащен вечно остающийся от строителей ассортимент: доски, трубы, прутья, все что можно. Прикатили полевую кухню (не знаю откуда она взялась), две строительные чалки, рядом стоит палатка, каких теперь много. Ребята срочно закрываются. На них никто не обращает внимания. Все занимаются своим делом. Часть людей стояла у этой «баррикады», стучала палками по трубам и скандировала лозунги. Троллейбусное движение было перекрыто. Троллейбусами перегородили и улицу Герцена. Мне показалось даже, что водители воспринимали это радостно. Испуганная женщина бежит через Садовое кольцо. На нее никто не обращает внимания, кроме меня. Я стараюсь запомнить все, что вижу. Легкой «баррикадой» перекрыта улица Качалова, потом мужчины откатили туда еще два троллейбуса и поставили поперек. Людей было уже немного, рассеялись. Большая масса людей ушла в сторону Калининского проспекта. Между этими «баррикадами» по-деловому ходил милиционер в длинном, развевающемся плаще, как будто это он все организовал, разрешил и теперь он главный. Чтобы пропустить скорую помощь срочно разобрали часть «баррикады», потом опять заткнули дыру. На углу я встретила мужа, успокоилась. Через некоторое время приехала машина с милиционерами, они с помощью этой машины стали растаскивать троллейбусы. Никто не ругался. Мне показалось тогда, что милиция не была настроена против собравшихся. Просто одни построили «баррикады», выразив тем самым свой протест, а другие по долгу службы, их разбирали. В результате, все тихо-мирно разошлись.
Но напряжение ожидания, что-то будет, прочно висело в воздухе, которым мы дышали.
На следующий день, когда после работы я стояла на платформе «Баррикадная», заполненной людьми, я поняла, что-то началось. Людей не выпускали, а некоторые не шли сами, потому что стало известно, что ОМОН стоит у метро и не пропускает людей дальше, время от времени пуская в ход дубинки. Я вышла на улицу. Вся площадь перед метро окружена ОМОНом. Двинулась в сторону Садового кольца. На углу площади стоял офицер. В сердцах обратилась к нему с вопросами: «Почему не пускают? Ведь там люди без света, воды и тепла!» Он неожиданно для меня успокоил меня, ободрил и даже сказал, что если было еще больше людей здесь, то может быть все бы и закончилось. В последующие дни я его там больше не видела, а лица в оцеплении и, особенно, их командиров, становились другие.
Разговорилась с одним пожилым мужчиной. Сын находится в Доме Советов, а его жену положили в больницу. Двое маленьких детей. Трудно. Но человек был настроен решительно. И только с сожалением добавил, что ведь большинство внутренне поддерживают Верховный Совет, только сидят при этом дома и ждут, когда кто-то все сделает, тогда они выйдут и поаплодируют, если все получится. Как это было верно!
Когда же те, кто внутренне против, перестанут отсиживаться дома, не желая даже ходить на выборы, чтобы проголосовать по своему разумению, хотя это и не больно, поймут, что это их молчаливое согласие с тем, что есть.
И тут началось! ОМОН по какой-то неслышимой мне команде пошел в атаку на площадь, запруженную людьми, по всему периметру. Стук дубинок о щиты, крики заталкиваемых женщин, так загоняют скот. Да это беспроигрышный метод по наращиванию зла и взаимной злобы. Смотреть на все это было мерзко и противно. Демократия, свобода личности: право быть загнанным в стойло! Это и есть самые настоящие демократические достижения: свободы выражать свое мнение! Достаточно словесами окрасить всех в красно-коричневый цвет и это снимает все законные запреты, выработанные цивилизацией как нормы общения. Можно делать и поступать как угодно!
На другой день станция «Баррикадная» была еще более переполнена. Две пожилые тепло одетые женщины стояли у стены. Я спросила у них: «Что там?» — «Наверху бьют, гоняют». Мы разговаривали тихо, спокойно. Сошлись на мнении, что будет кровь. В воздухе носится жажда крови. Я пошла домой на выход из метро. Ватага злобных милиционеров насильно гнала людей на пересадку в другую сторону. Один из милиционеров грубо толкнул меня, когда я проходила сбоку. Я отбросила его руку резко и зло. «Какое Вы имеете право меня трогать?» Он опять грубо толкнул меня в другую сторону, от той, куда я шла, сопроводив невоспроизводимыми дополнениями. Я настаивала на своем: «Я знаю, в какую сторону и зачем иду. И это мое личное дело!» Мы явно находились в разных весовых категориях по способу общения. Он даже не понимал, о чем я говорю, — это был комок злобы с интеллектом питекантропа. Мне было мерзко, как будто до меня дотронулась гадина.
И все-таки я пошла в нужном мне направлении. Пока я шла по перрону я посмотрела, как «работают» эти «молодцы». Ватага «смелых» милиционеров человек пять-шесть выхватывают одного мужчину из толпы, волокут по полу и насильно запихивают в вагон метро. Причем выхватывают молодых, чтобы было обиднее? А одного парня так даже не выпустили из подъехавшего вагона, запихнув обратно и при этом не забывая как бы невзначай наподдать. А может быть он также, как и я, живет в этом районе? Бравые ребята!
В таком состоянии я вышла наверх. Мне было противно все это. Навстречу мне бежали люди, женщины кричали. Людей как скот загоняли обратно в метро. За толпой шел ОМОН — сплошной стеной. Мои глаза слепил прожектор, за спинами ОМОНа снимали корреспонденты. Я пошла навстречу. Забор из щитов и непроницаемых лиц оттеснял всех назад. Я была очень зла на все это и потребовала, чтобы меня немедленно пропустили домой. На подъеме к Садовому кольцу стояла группа людей, обменивались мнениями и слухами, я остановилась, чтобы послушать. Мужчина, стоявший рядом, обернулся и сказал, что нужно идти, так как на нас тоже наступают «щиты». Люди пошли наверх, в сторону Садового кольца. Некоторые, особенно женщины, оборачивались и увещевали ОМОН и милиционеров, шедших сзади, стыдили их. Я шла с краю, близко к проезжей части улицы, так чтобы быть в стороне. Один милиционер подошел сзади и подтолкнул меня в спину. Это переполнило чашу моего терпения. Я остановилась. Между нами началась перепалка. Этот наглый мальчик, которому видимо «разрешили» проявить власть, «столько, сколько может взять», не ожидал, что я потребую от него объяснений за толчок в спину. Что ему не нравится? Моя походка, спина, что я еще жива, что гожусь ему в матери? Люди и подгоняющий их ОМОН обогнали нас. Мы стояли и спорили. Я категорически отказалась идти по его указке, а тем более перед ним, как под конвоем. Я заявила ему, что не сдвинусь с места, пока он не отойдет от меня, причем вперед не менее чем на пять метров. И вообще сдвинусь с места лишь тогда, когда захочу. И вообще я здесь живу, это моя земля, моя Родина и я могу умереть, но не уйти. Парень немного ошалел и пошел вперед. Через некоторое время я тоже пошла, вышла через оцепление к Садовому кольцу. Стало грустно. Нас стравливали. В воздухе опять запахло кровью. Знала, что в субботу и в воскресенье будут митинги на Смоленской и Октябрьской площадях. Что же будет? Ведь ясно, что есть «разрешение» обращаться с людьми как со скотом.
Суббота прошла в хлопотах и суете. На сердце было тревожно. К вечеру узнали, что на Смоленской площади произошла стычка. Есть жертвы. Официальному радио веры не было. Ясно, что спровоцировали. Запретили митинг 3 октября, то есть завтра в воскресенье на Октябрьской площади, хотя он был запланирован, объявлен и разрешен гораздо раньше всего этого противостояния. Этот запрет звучал как вызов в накаленной атмосфере и был явной провокацией.
Муж был настроен решительно. Зная его отчаянный характер, я понимала, что нужно идти и быть рядом.
Митинг в воскресенье был назначен на 14 часов. На станции метро «Октябрьская» мы были минут 20–25 после 14-ти. Народу было очень много. Кругом стояли и шли люди. Слухи были разные. Милиционер сказал, что митинг запрещен и нужно возвращаться. Один человек сказал, что «все» поехали на Пролетарскую (как потом стало ясно, что эту колонну возглавил Анпилов). Кто-то сказал нам, что все пошли по Ленинскому проспекту, и митинг будет где-то дальше. Поднялись наверх, через узкий проход двойного оцепления милиции и ОМОН, пошли по Ленинскому проспекту. Прошли несколько метров и увидели огромную колонну людей, первые ряды которой, взявшись за руки, шли во всю ширину проспекта к Октябрьской площади. Мы быстро влились в колонну, оказавшись близко к передним рядам. Стало ясно, что разогнанные люди, отступив по проспекту, сформировались в колонну и смело пошли вперед. Скандировались лозунги: «Фашизм не пройдет!», «Вся власть Советам!»
Когда первые ряды колонны прошли площадь и вышли к улице Димитрова, колонна встала. Даже нам, стоявшим близко к ее началу, ситуация была не ясна. Кругом были люди, море людей. Никакого оружия в руках у демонстрантов не было. Были флаги самые различные, плакаты, близстоящая женщина несла портрет Сталина. Впереди поперек улицы Димитрова стоял заслон из ОМОНа, походивший на средневековых рыцарей: все в бронежилетах, в касках, со щитами и дубинками. Боже! А вокруг радостные и миролюбиво, ДА, ДА, ДА, миролюбиво настроенные люди! Депутат Уражцев ходил на переговоры от остановившейся колонны к ОМОНу и обратно. Я рассказывала окружающим меня людям все, что я видела. Стоящие вокруг люди в основном шутили. И вот колонна опять двинулась, повернув налево на Крымский вал. Быстро пошли вперед, как бы нагоняя упущенное время. Все вокруг были веселы, все очень напоминало те демонстрации, которые были при Советской Власти. Самым популярным был лозунг: «Фашизм не пройдет!» В домах люди вышли на балконы, открыли окна, все смотрели на демонстрацию. Многие в знак солидарности поднимали верх правый кулак. Крымский мост, перед мостом низина, проходя по ней, я оглянулась назад. Море людей насколько хватало глаз от Октябрьской площади шло за нами. На подъеме моста стоял ОМОН. Не доходя метров семь-десять передние ряды демонстрации остановились. Депутат Уражцев старался контролировать ситуацию, объявил, что пойдет на переговоры. Кругом веселые люди, пришедшие на демонстрацию по зову сердца. Они были почему-то уверены, что в своей стране с ними ничего не случится. За нами от Октябрьской площади все шли и шли люди. Колонна уплотнялась. Я подумала: «Сколько же это людей? Сто, двести или даже более тысяч?» 
Впереди стоял заслон. Он выглядел зловеще. Солдат практически было не видно, одни щиты, два ряда вверх и два ряда над головами. Чего же это они так? Против нас что ли? Пойдут «свиньей» как когда-то из школьных учебников, но на безоружных? Каждая минута ожидания в этом противостоянии становилась все напряжённей. От первых рядов по цепочке передали просьбу к женщинам переместиться дальше в середину колонны. Уражцев сдерживал волнение людей, сообщил, что сделает еще одну попытку переговоров. В колонне все меньше разговаривали. Муж сожалел, что пошел со мной, иначе он бы был в самых первых рядах. Мы стояли на уровне седьмого или восьмого ряда от начала колонны. Вдруг в первых рядах произошло какое-то движение, колыхание, возмущение. И колонна без команды двинулась вперед. Сошлись. Это было на подъеме моста, поэтому передних было видно. По их головам из-за панциря щитов задубасили дубинки. Я видела как одному мужчине попали в голову, он обхватил ее руками, полилась кровь. Тогда мне на минуту стало страшно, что так жестоко и ни за что бьют людей. Голыми руками, по которым били дубинками, молодые мужчины и парни хватались за щиты. Удалось раздвинуть два шита. В этот разъем тут же потекли люди. ОМОН стали растаскивать сбоку и сзади. Все произошло в считанные минуты. Прорыв! Мы уже на мосту. У солдат отнимают дубинки, каски, щиты, многие из них, побросав все сами, бегут. Окровавленный демонстрант с остервенением бьет солдата, который уже лежит на земле. Другие демонстранты его оттаскивают. Слышны крики: «Не бейте солдат! Не бейте солдат!» Лица солдат были растерянны. Они были морально раздавлены тем, что пришла не кучка красно-коричневых, как вероятно им обещали, а огромная масса безоружных людей.
Вперед, вперед, скорее вперед! Мы бежим по мосту, там на другом конце еще слой ОМОНа. Стала слышна стрельба, дым, запах. Что это? Потом мы уже знали. Слезоточивые газы и кое-что похлеще. Ах так! Парни, захватившие щиты и дубинки, колотят по ним что есть мочи, наступая на ОМОН. Вот вам! Как вы разгоняли народ, также теперь отгоняют и вас. Какой-то парень с ободранной в кровь рукой подошел ко мне. У меня ничего, кроме носового платка с собой нет. Завязываю руку платком. Подходим к станции метро «Парк Культуры». Заслон, стоявший здесь, был уже «прорван», а фактически он бежал, как мне показалось, легко уступив дорогу демонстрантам. Однако люди озлобились. Ведь никто не был вооружен и, поэтому, когда слева по пути оказался строительный забор, реконструкции какого-то здания, мужчины бросились на него, повалили и стали «вооружаться». Кто доской, кто трубой, кто чем мог. Мой муж тоже вооружился: «Не допущу, чтобы меня убивали безоружным!»
Демонстрация удваивалась и утраивалась. После Крымского моста присоединилось еще очень много людей, некоторые шли семьями, с детьми. Впереди была уже кроваво знаменитая Смоленская площадь. Мы были в колонне, которая шла сплошным потоком по Садовому кольцу. Казалось, что здесь собралось пол-Москвы. Некоторые говорили тем, кто «вооружился», чтобы бросили «это оружие». Но не каждый мужчина соглашался на такое. Впереди оказалась машина, какой-то закрытый фургон. Я вздохнула, на Смоленской, говорят, много войск. И жалко было молодых бесшабашных парней, которые отчаянно шли вперед. Машина же как бы «таранила» заслон, солдаты раздвигались, туда устремлялись демонстранты. Такой была тактика на площади Шолохова, а потом и на Смоленской. Мы шли, была слышна пальба, в толпу пускали слезоточивый газ и похоже, что не только слезоточивый. У меня начало болеть сердце. Мимо правого уха просвистела пуля. От газа очень першило горло, разъедало глаза. Все, у кого были платки и шарфы сделали себе маски, натянули до глаз свитера. На Смоленскую площадь мы вошли в момент прорыва заслона уже на другом ее конце. Больше всего меня развеселила водометная машина. Она направила свою струю вверх, и демонстрантов поливало, как из фонтана. Машина безумно кружилась по площади. Солдаты прятались в автобусах. Некоторые разъяренные демонстранты били окна в них. Зачем? Автобусы с солдатами спешно уезжали.
Огромное разношерстное и разноплановое море людей шло вперед. В сторону оттащили солдатика, очень молоденького, почти ребенка. То ли его сильно ударили в живот, то ли по ноге. Искали среди демонстрантов врачей. Было очень жалко его, одновременно возникло горькое чувство протеста. Власть стравливала народ и армию. Ведь люди так уверенно шли вперед потому, что верили: армия в них стрелять не будет! На обочине стояли три частные машины. «Волгу» и «Жигули» не тронули, а у иномарки разбили лобовое стекло. Демонстрация повернула налево по Калининскому проспекту и дошла до бывшего СЭВа и моста через Москва-реку. Кругом стоял ОМОН: на мосту, у здания мэрии (бывший СЭВ). Подход к Дому Советов был плотно закрыт стоящими впритык друг к другу поливочными машинами. Народ рассеялся по площади. Многие мужчины перелезали через эти машины, иные пролезали снизу. Одну из машин удалось отодвинуть чуть вбок и образовался узкий проход. Было немного жутко: все как на ладони! Кругом войска в панцирях. От Дома Советов через мегафон приглашали войти через этот проход. Люди пошли. Только мы прошли через проход и очутились с той стороны поливочных машин, как вдруг началась отчаянная стрельба со стороны мэрии. Все присели и прижались к машинам. Муж протолкнул меня под сочленениями между машинами, я вылезла на обратную сторону, он и другие, кто был рядом, вслед за мной. Казалось, что пули стучат по обшивке машин. Что это? Тогда в первую секунду стрельбы пронеслась мысль: «Сейчас начнут падать убитые.» Но, по крайней мере рядом, никто не упал. Как это понять? Очереди вверх? Но ведь слышно как стучат пули по обшивке цистерн этих машин. Вылезая из-под машины на другую сторону, я подумала, что ведь с этой стороны нас ждет другой заслон, стоящий у моста. А если они тоже начнут палить, то куда деваться? Но пальба закончилась. Ободряющий голос опять позвал всех вперед. Все устремились к Дому Советов. Стрельбы больше не было. Входим на площадь, там уже есть демонстранты. Нас встретила и обняла как родных какая-то женщина. У нее было незабываемое лицо! Оно все светилось радостью и верой. Она пришла сюда в вечер заслона, принесла хлеб и не смогла выйти уже. Боже мой, потом, когда беспрерывно по этому Дому стреляли пушки и строчили пулеметы, у меня перед глазами стояло это лицо. Это и другое, совсем девочки в короткой юбочке, на голове шумозащитный шлем, рядом угловатый еще, долговязый юноша. Защитники Дома Советов.
А тогда все были радостны! Неописуемый восторг победы! Народ на площадь все прибывал. И хотя промелькнула мысль: «А не ловушка ли все это?» Я отбросила ее.
Потом события были реальными, а их восприятие нет. Люди ходили по площади в эмоционально-опьяненном состоянии. Подумалось, что теперь все должно быть хорошо, что все вместе мы что-то можем. Это должен узнать весь город! Может нужно пройти по всему городу? Но вот на балконе Руцкой. Видно, что он взволнован, эмоционально переполнен. Выступление краткое, горячее, а в конце призывы брать мэрию и Останкино.
После этого мы с мужем переглянулись. Ну зачем нужно в Останкино — понятно, все-таки люди в стране имеют право слушать своих парламентариев. Но зачем брать мэрию? Мне было непонятно. Я начала дергать за рукава проходящих мимо офицеров: «Объясните, зачем брать мэрию?» Вразумительных ответов не было. Единственный раз толково ответили: «Мэрия — олицетворение зла в Москве». Согласна, может быть и так! Но ведь Руцкой громко прокричал и про Останкино! Значит нужно быстрей туда. А вообще мне было непонятно зачем об этом кричать (ведь информация распространяется мгновенно), вместо того чтобы делать?! Ну ладно. Дальше все как в кино. Стрельба настоящими пулями, раненые ребята. Той же машиной таранится подъезд мэрии. Все как-то неуловимо быстро. Мы оказываемся в толпе зевак без оружия, хотя выстрелы слышны все время где-то рядом. Кто-то говорит: «Что вы здесь стоите? Стреляют! Вон раненого понесли.» В общем, арестовали «этих» из мэрии, ведут, несколько бабусек и дедов пытаются им наподдать. Их охраняют. Все по-деловому спокойно. Кольцо окружения Дома Советов уже снято. Ходи где хочешь! Даже подумалось: «Как в мирное время.» Строем идут дзержинцы, перешедшие на сторону Верховного Совета. Муж рвется в бой, но вечером ему уезжать в командировку, а я еще никак не могу отойти от газов: болит сердце. Удерживаю. Торопимся домой, а навстречу живой поток людей. С детьми на руках, в колясках. Смотрю с удивлением, только что перестали отчаянно стрелять, а кое-где еще раздаются выстрелы. Смелый или бесшабашный у нас народ?
Дома включаем телевизор. Через некоторое время трансляция отключается. Но это выключили, потому что на экране сетка настройки. Потом сетку сняли, догадались, что иначе как говорить о неисправностях? Только вот чего же испугались не ясно. Ведь при взятии мэрии, похоже, что не убили никого, а вся охрана ушла через разбитое окно. И никого не преследовали, и в спину не стреляли, как это было в Останкино по безоружным. Эта боль от сравнения уже нынешняя, тогда мы этого еще не знали. Что же страшного было бы, если бы по телевизору выступили Макашов, Руцкой, Хасбулатов? Может они и не гении, но ведь и гайдары с ельцинами интеллектом не блещут. А где же ваша преданность режиму, господа из средств массовой информации? Почему же вы не вели трансляции тогда, где был ваш героизм? Зато с каким вампирским наслаждением на весь мир показывали ку-клукс-клановский костер Дома Советов с плотоядными причмокиваниями демократов всех мастей. А в тот день, вечером два молодых парня лет 16-17-ти спросили меня, где Дом Советов, я показала в какую сторону идти. А потом я видела, как такие же молодые ребята гоняли по Садовому кольцу все на тех поливочных машинах. Без оружия, с песнями, они помчались в Останкино. Все думали вот придет много людей, значит будет понятно, что нельзя стрелять, что нужно дать поговорить, а может быть думали иначе, не знаю. Это все ассоциативно тогда мелькало в голове. Разухабистость, развеселость, транспорт по Садовому не ходит. Даже немного жутко.
А потом, когда под утро начались те залпы, я сразу вспомнила лицо той женщины, что встречала нас на площади, этих двух молодых ребят у метро, девушку в шумозащитном шлеме и ее долговязого спутника. Ужас! И замелькали передо мной все те молодые, радостные, не верящие в зло лица. Боже, мой! Очереди, очереди, очереди. Бах, бах, бах! Стекла дрожат. Это же война! Но ведь там же не фашисты! Там наши люди!
Если Президент не может договориться с парламентом, он не Президент! Если Президент нарушает Конституцию — он уголовник! Если Президент расстреливает людей, отстаивающих соблюдение существующих законов, — он убийца! И таким он останется теперь для меня (думаю, что и для большинства граждан) навсегда.
Утром провожаю дочь до Никитских ворот, дальше она идет одна, школа на Пречистинке. Троллейбусы по бульварному кольцу не ходят. Идет пешком. Я тороплюсь, еще раньше была запланирована деловая встреча, проводить ребенка не могу. По Тверскому бульвару, как всегда, бегает один из любителей утреннего бега. На работе половины сотрудников нет, хотя живут в более безопасных местах, чем я. Зато они преданные демократы! Возвращаюсь домой, иду по улице Герцена, все улицы, ведущие к Моссовету, забиты баррикадами. А уж какова баррикада на Тверской я видела еще утром. Два человеческих роста! Сплошное железо! Танки не пройдут, не то что невооруженные люди. Да эти баррикады не чета тем, что были на подходе к Дому Советов! Детский лепет, очень условные баррикады. Чисто символические. А здесь! Но ведь сюда никто и не собирался. Чего же это они так испугались?
А потом был ужасный день, вечер и ночь. Даже по нашей улице летали трассирующие пули и действительно по одной из сторон было просто опасно ходить. При каждом выстреле и взрыве сердце разрывалось!
А потом пошли слухи… Демпресса писала всякую чушь! Сколько убитых, сколько раненых? Все покрыто мраком. Верный признак темных, нечестных дел. Поэтому и записала обо всем, что видела. Потому, что не верю в снайперов от «террористов», а в снайперов от провокаторов — да! Потому, что описание событий их участниками или очевидцами, к каковым себя и отношу, помогает создать объективное представление о них.
Печатается с сокращениями.
Автор: Денисенко Т.И.
Источник: 1993.sovnarkom.ru